Ботвин встал перед Николаевой:
— Значит, детка моя. Мы не грабители, не садисты. И даже не насильники. Расслабься и ничего не бойся.
Николаева скулила. Из глаз ее текли слезы. Вместе с тушью ресниц.
Ботвин размахнулся:
— Гово-ри!
Молот ударил в грудину.
Николаева крякнула нутром.
— Не то, детка, — покачал головой Ботвин.
Размахнулся. Солнце сверкнула на торце молота.
— Гово-ри!
Удар. Содрогание полуголого тела.
Ботвин и Нейландс прислушались.
Плечи и голова Николаевой мелко дрожали. Она быстро икала.
— Мимо кассы, — хмурился Нейландс.
— На все воля Божья, Дор.
— Ты прав, Ыча.
В лесу перекликнулись две птицы.
Ботвин медленно отвел в сторону молот:
— Детка…гово-ри!
Мощный удар сотряс Николаеву. Она потеряла сознание. Голова повисла.
Длинные русые волосы накрыли грудь.
Ботвин и Нейландс слушали.
В посиневшей груди проснулся звук. Слабое хорканье. Раз.
Другой.
Третий.
— Говори сердцем! — замер Ботвин.
— Говори сердцем! — прошептал Нейландс.
Звук оборвался.
— Было точно…подними голову, — Ботвин поднял молот.
— Сто процентов…- Нейландс зашел сзади березы. Приподнял
голову
Николаевой, прижал к шершавому холодному столу. — Только — деликатно…
— Сделаем…- Ботвин размахнулся. — Гово-ри!
Молот врезался в грудину. Брызнули осколки льда.
Ботвин прильнул к груди. Нейландс выглянул из-за березы.
— Ботвин прильнул к груди. Нейландс выглянул из-за березы.
— Хар, хар, хар…- послышалось из грудины.
— Есть! — Ботвин отшвырнул молот. — Говори, сестричка, говори сердцем, разговаривай!
— Говори сердцем, говори сердцем, говори сердцем! — забормотал
Нейландс. Стал суетливо рыться по карманам:
— Где? Где? Куда…ну где?
— Погоди…- захлопал себя по карманам Ботвин.
— Тьфу, черт…в машине! В бардачке!
— Блядь…
Ботвин метнулся к «волге». Поскользнулся на мокром снегу. Упал. На грязную бурую траву. Быстро подполз к машине. Открыл дверь. Выдернул из бардачка стетоскоп.
Звук не прерывался.
— Скорей!- выкрикнул Нейландс фальцетом.
— Зараза…- Ботвин подбежал. Грязной рукой протянул стетоскоп.
Нейландс сунул концы в уши. Прижал стетоскоп к фиолетовой грудине.
Оба замерли. Далеко пролетал самолет. Перекликались птицы. Солнце зашло за тучу.
В груди у Николаевой харкало. Слабо. Равномерно.
— Лет…ми…спик…фром…- зашептал Нейландс.
— Не горячись! — выдохнул Ботвин.
— Май…ха..рт. Харт. Харт. Харт! — облегченно выдохнул Нейландс. Скинул стетоскоп. Протянул Ботвину.
Тот неловко вставил в уши. Пухлая грязная рука прижала черный кругляшок к грудине.
— Фром…май…ха..рт…харт. Харт. Харт. Харт.
— Харт! — кивал худощавой головой Нейландс.
— Харт, — улыбнулся Ботвин. Провел выпачанной в земле рукой по лицу.
Засмеялся.
— Харт!
— Харт! — Нейландс хлопнул его по плечу.
— Харт! — Ботвин ответно стукнул в грудь.
Они обнялись. Покачались. Оттолкнулись друг от друга.
