По его словам, Буданов рассказал ему, что семья Кунгаевых давно была под наблюдением — они, по словам экс-полковника, хранили у себя оружие, которое забирали боевики. Буданов также рассказал, что, по данным его информаторов, Эльза была снайпершей.

Как рассказал Марголин со слов Буданова, когда они нагрянули в дом Кунгаевых, все убежали, осталась только Эльза. Буданов привез ее в часть и стал допрашивать.

Майя Сонина собирает в ЖЖ деньги для пациентов с муковисцидозом под романтическим лозунгом «Нарисуй мне барашка».
По состоянию на сейчас я готова назвать акцию по сбору средств на оплату квот высокотехнологичной помощи (ВМП) для детей, больных раком, «НАРИСУЮ ФИГВАМ!». Вообще, я сварила вишневое варенье и собираюсь обменивать его на пожертвования в пользу больных раком детей, которым не хватило квот для высокотехнологичных операций. Но в последние годы в смысле квот жизнь так часть рисует мне фигвам, что мне уже тоже хочется нарисовать кому-нибудь этот милый домик.

Из года в год летом начинается история с квотами.
Вернее, история без квот. Потому что дети с опухолями есть, а квот для них нет. Правда, к концу лета часть квот образуется в результате перераспределения, но их все равно бывает меньше, чем пациентов. Второй кошмар с квотами случается обычно в декабре. В декабре квот нет уже окончательно. И кто не успел заболеть в начале года, в конце года уже безнадежно опоздал получить лечение.

В этом году квоты уже заканчивались, мы обращались в Минздравсоцразвития, и девятнадцати детям квоты нашлись: государство заплатит за их лечение в НИИ нейрохирургии им. Бурденко.

Арифметика очень простая: предположим, вы откуда-то взяли 40 миллионов долларов и построили новый корабль. Период эксплуатации этого корабля — 40-50 лет. Окупаемость данного проекта — наверное, лет 20-25, это зависит о того, какая банковская ставка финансирования. При ставке, которая существует у нас, корабль не окупится. Потому что если вы зарабатываете, грубо говоря, 5 процентов, а надо отдавать 12, то легко посчитать, что получается в итоге.

За рубежом все просто: там государственная политика (особенно в Германии, в Австрии и в юго-восточной Азии) строится от обратного. Построив корабль, вы сразу создаете 100 рабочих мест. Учитывая мультипликационный эффект данного бизнеса, вы даете работу, как минимум, еще 500 людям: топливо, экскурсоводы, музеи, сувениры, бабушки, продающие булочки, рестораны, автобусы… Все эти 600 человек будут платить государству налоги. Как минимум, еще 5 компаний получают возможность зарабатывать и тоже платить налоги, потому что вы покупаете внутри страны топливо, продукты, стираете белье, ремонтируете что-то. Предположим, государство, посчитав все это в совокупности, решает дать вам ставку 1 процент. Вы имеете 5 процентов дохода, часть этих денег идет на погашение кредита, но при этом вы работаете. И государство заинтересовано, чтобы таких, как вы, было больше. У нас политика от обратного. У нас заинтересованы в газе, в нефти, и это все уходит за границу.

А представьте себе, если круизный флот встанет. На Соловки и Валаам будет не добраться.

Есть такой музей-заповедник «Кижи» — 80 процентов его дохода идет за счет круизного флота. Из Петрозаводска туда ходят две «Ракеты». В среднем они перевозят 200-300 человек в день. Что будет с заповедником «Кижи»?

По маршруту от Москвы до Санкт-Петербурга — город Углич. Да, туда приезжают на автобусах. Но соотношение с речными перевозками — 5:95. Предположим, что ежедневно в Углич заходит до 6 кораблей (это в среднем до 1000 туристов в день) и один автобус, который привозит 30 человек. А город живет за счет туризма. Дальше еще хуже: Горицы, Вытегра. Перестанет ходить круизный флот — и города начнут вымирать. Я понимаю, что выгодно возить нефть и мазут, но мы с вами должны задуматься.

В 1989-м году на теплоходе «Бауман» мы проводили первый рейс с иностранными туристами по маршруту Москва — Санкт-Петербург. Мы получали на этот рейс специальное разрешение Комитета государственной безопасности и Генерального штаба Министерства обороны СССР (на тот момент все шлюзы у нас были закрыты, так как считались стратегическими объектами). И когда мы пришли в поселок, мы увидели разруху, черт-те как одетых людей, половина из которых уже в 10 утра были пьяными. А сейчас туда ежегодно заходят корабли, там появилась хорошая пристань, сувенирные киоски, вымощенные дороги.

Все сразу не бывает, нужно с чего-то начать. Вы посмотрите на частные пристани, они же красавицы! Вы посмотрите яхт-клубы — там же все идеально и хорошо! У нас иногда получается от обратного: там, где государству надо бы установить контроль, оно этого не делает, зато держится за старое имущество типа причалов и кричит: «Это стратегически важный объект, это наше». Если корабли не будут туда ходить, он сам сгниет и ваше государственное имущество будет приносить убытки. И какой смысл во всем этом?

Я начал заниматься кораблями еще во времена СССР, и когда мы купили первый частный корабль «Святой Петр», я ездил в военкомат и ставил его на мобилизационный учет. То есть в случае войны мой корабль будет плавучим госпиталем. Мне говорили: «Подпишешь — мы будем с тобой работать». А сейчас — почему нет? Государство предпочитает держаться за старый деревянный причал, при этом вся отрасль умирает.