Обаяние Навального дьявольское. Он вообще инфернальная личность. Я знаю, о чем говорю, испытала это на своей шкуре. Я с ним работала бок о бок почти четыре года, с 2004 до конца 2007 года.

Летом 2004 года председатель только что созданной Комиссии по партстроительству предложил мне принять участие в работе Комиссии. Я стала сначала членом, потом сопредседателем, потом председателем Комиссии. Навальный был членом нашей Комиссии от аппарата. Когда я первый раз пришла в офис на Пятницкой 31, Навальный и Яшин набросились на меня как два щенка и стали драть меня в клочья. Причиной их возмущения было мое письмо съезду, вернее Московской региональной конференции. Перед конференцией в Московском региональном отделении прошла перерегистрация членов партии и проводилась она, по моему мнению, неправильно, и мне это казалось важным. А перерегистрацию проводили Навальный и Яшин, чего я не знала. Явлинский согласился со мной, как мне передавали, и молодые люди получили взбучку. Теперь они громко объясняли мне, как я дурно поступила, употребляли выражение «подметное письмо» и прочее в том же духе. Я спокойно и не без удовлетворения выдержала нападение, сказала, что они молодые политики и взбучка им полезна, а что касается меня, то они меня еще полюбят и будут рыдать на моей могиле. Не знаю, полюбили ли они меня, но я их полюбила. По возрасту я Навальному не гожусь в матери, слишком стара, я скорее гожусь ему, а тем более Яшину, в бабушки. Бывает, что молодые родители, увлеченные своим делом, почти равнодушны к детям, но чтобы бабушки не любили внуков, такого история не знает. Письмо мое не было «подметным». Я его подписала и официально сдала в секретариат конференции, тем не менее, тема «подметных писем» постоянно возникала в наших с Навальным разговорах.

Яшина я знала прежде, а с Навальным познакомилась только после конференции. Я впервые в жизни встретила человека, который не верил в существование добра, в доброе начало в человеке, совсем не верил. Когда после первой с ним встречи я шла домой, то думала, кого может любить такой человек, разве что собаку. Назавтра я спросила, есть ли у него собака? Он ответил, что есть. И сказал: «А почему вы об это спрашиваете? Вам что-то рассказывали о моей собаке?» Я сказала, что не рассказывали, просто я его собаку вычислила. Сказала и увидела, что он испугался. Он спросил: «Вы меня изучаете?» Я кивнула утвердительно и подумала: «А тебе, оказывается, есть что скрывать». Всякий раз, общаясь с ним, я натыкалась на эту его нелюбовь к человеку и неверие в него, как на непробиваемую ледяную стену, и всегда от этого испытывала боль. Уходила в дурном настроении, не могла от него избавиться весь вечер, и обещала себе больше не общаться с Навальным, не позволять ему причинять мне боль. Но он единственный тогда в московском Яблоке занимался внутрипартийной работой, а это и была область моих интересов. Он занимался этой работой по обязанности, я — по внутренней необходимости. Мы постоянно спорили. Но я могла обратиться к членам партии, собрать людей только с его согласия. И ему я была нужна, ведь за работу все-таки отвечал он. Я как-то спросила, обрадуется ли он, если я выйду из партии. Он ответил, что придёт в отчаяние, идеологически мотивированные люди нужны. Значит, он знал, что есть и мотивированные как-то иначе. Это было странно. Малочисленная, непопулярная партия, не сулящая ни денег, ни славы, ни карьеры, из каких же кроме идеологических соображений можно в ней состоять? Из каких соображений состоит в ней Навальный? Умный, проницательный, очень красивый с двумя красными дипломами по самым востребованным специальностям: юрист (Лумумба, где хозяйничают спецслужбы) и финансист. Почему он здесь прозябает? В голову приходили самые дурные предположения.

А на этой неделе в эфире программы «Пусть говорят» схватились врукопашную две армии поборниц русской духовности и народности, олицетворенных в творчестве двух Надежд российской эстрады — Бабкиной и Кадышевой. Самих героинь в студии не было — о претензии каждой на «первородство» рассказал Малахов. На трибунах в зале расположились их фанатки — в сарафанах, кокошниках, с самодельными плакатами в руках. Демонстрируя честному народу давно не знавшие стоматологической помощи рты, они рвали сарафаны за свою кумиршу и катили бочку на чужую: «Наша-то павушка и лебедушка, она воспевает русскую душу, любовь, реки, леса и луга… А ваша-то кабацкая оторва, слона на ходу остановит и хобот ему оторвет… Наша-то молодая и красивая, а у вашей на голове пергидрольное гнездо…»

Как известно, преподобный имел обычай кормить приходившего к нему медведя хлебом. После кончины старца привыкший к святыне медведь поселился при одном из основанных преподобным Серафимом скитов. Сестры ухаживали за ним, а медведь, которого все прозвали «Серафимушкин Мишка», своим ревом отваживал от обители лихих людей. Окрестные крестьяне почитали Мишку. Говорили, что прикосновение его мохнатой лапы исцеляло, по вере, от ушных болезней.

В 1914 году, накануне праздника Изнесения честнаго пояса Пресвятой Богородицы, послушница Анна Ж., проживавшая тогда в ските, к своему страху услышала, как медведь человеческим голосом проговорил: «Скорби, скорби будут на Руси!» Послушница поведала об этом тогдашней настоятельнице обители, игумение Митридаде, которая велела ей никому более того не сказывать, прибавив, что в тот же день ей явился во сне сам преподобный Серафим с тем же грозным предупреждением. Вскоре Мишка умер, и сестры похоронили его у западной стены монастыря, а один из зубов медведя отдали священнику соседней деревенской церкви. В 1925 году обитель была закрыта и подверглась разорению, однако и после этого люди продолжали тайно посещать могилку Мишки, получая, по вере своей, исцеления. Когда безбожные власти прознали об этом, они разорили могилку, погрузили останки медведя на баржу и затопили ее в Охотском море, так что от них остался лишь зуб, сохраненных приходским батюшкой. Во время Великой отечественной войны сына батюшки, Константина Л., призвали в армию, и священник отдал святыню ему. Всю войну прошел «попович» на передовой, и, на удивление сослуживцев, ни разу не был даже ранен! В 1944 году об удивительном солдате узнал сам маршал Жуков. Он вызвал Константина в свою ставку, распросил обо всём. Получив честные ответы, маршал удивился, и отпустил его, наградив медалью. Но на пол-дороге в расположение части солдата догнал интендант Жукова, Николай М. (как выяснилось через много лет, он уже тогда был тайным монахом), и от имени полководца попросил частицу Мишкиного зуба. Константин не отказал. Как рассказывали, маршал прикрепил частицу святыни под оклад Казанской иконы Божией Матери, которую он всю войну возил с собой. За два месяца до окончания войны Константин был контужен и попал в немецкий плен. Его хотели расстрелять, но оказалось, что один из немецких офицеров каким-то образом прослышал о Мишке, и очень удивился, увидав частицу его зуба. Он спас Константина и переправил его в Мюнхен, где сын священника был освобожден наступающими американцами. Константин уже готовился вернуться на Родину, когда во сне ему явился сам Мишка и сказал: «В Россию тебе пути нет!» Константин очень опечалился, но не решился ослушаться. Американские власти переправили Константина в США, где он женился на русской эмигрантке (как стало известно позже, дальней родственнице Мотовилова), и стал жить в одном из провинциальных городков. Там он устроил домашнюю часовню, где и поместил частицу святого зуба. Рассказывают, известный американский старец, о. Серафим Роуз, окончательно решил принять православную веру именно после поездки к Константину (они были знакомы по работе) и молитвы перед святыней. Это же обстоятельство повлияло и на выбор подвижником своего иноческого имени. С тех пор многие из духовных чад о. Серафима часто посещали Константина, а один состоятельный православный американец даже пожертвовал украшенный ковчежец, в котором стали хранить зуб.

Самое известное чудо от святыни произошло в 1979 году. Тогда Москва готовилась к Олимпийским играм, причем Брежнев хотел сделать эмблемой Олимпиады собаку. Как-то ночью Константину снова явился Мишка и сказал: «Власти России хотят сделать символом Олимпиады нечистое животное. Этого нельзя допустить! Если они так поступят, на игры в числе западных спортсменов приедут убийцы, и русским правителям настанет конец!» Константин не знал, что ему делать. Однако среди почитателей Мишкиного зуба нашлись влиятельные люди, которые устроили тайную поездку Константина в Москву и встречу с самим Брежневым. Оказалось, что Леонид Ильич был тайным верующим, и даже слышал о Мишке. Беседа с Константином убедила его немедленно заменить символ Олимпиады на медведя, так что в следующем году, когда начались игры, никто из западных спорстсменов по разным причинам на них не приехал.

«Учитывая колоссальный ажиотаж, который вызвал в Москве пояс Божьей Матери, и тот факт, что не все желающие успеют к нему приложиться, не исключено, что организаторы примут решение облететь город на вертолете со святыней», – рассказал «Интерфаксу» один из представителей штаба по организации пребывания ковчега с поясом в Москве.