Я чуть не укусил трубку, когда это услышал.

— Мама! — орал я. — Только не нервничай! Тебя шантажируют как бюджетника, я понимаю, но я что-нибудь придумаю!

— Павлик, — выдохнула она в трубку. — Я решила сама, что…

— Что ты решила? Ничего не разберу! — вопил я. — Но послушай: не упирайся. Если они требуют, скажи, соври, что пойдешь. А потом мы разнесем их ко всем чертям! Ты слышишь?

— Успокойся, Павлик. Я и так пойду, нет другого выхода.

— Нет выхода? — от удивления переспросил я. — Что-то со связью! Буду через полчаса!

И погнал в Крылатское. Месяц не звонил, и вот результат. Ее точно подменили.

Спорить с этой упрямой леди всегда было бесполезно. Это я осознал, еще когда учился складывать мысли в слова. Воинствующая демократка, «яблочница» первого розлива. Одна из первых «гринписовцев» Советского Союза. Вставала на пути поезда с ядерными отходами. Однажды приковала себя наручниками к дверям директора строящейся атомной станции. От этой женщины можно ждать чего угодно.

И этот ее подавленный голос…

Она воспитывала во мне это свое упрямство, эта прекрасная и храбрая леди. Она одна стоила целой армии, армии, в которой не изучают науку отступать. Она мне говорила, что просто человека от просто гражданина то и отличает, что гражданин в состоянии сохранять в себе — даже в пограничные моменты — человеческое. В любую погоду, при любой зарплате, не важно — собираются тебя услышать или нет. Когда остальные превращаются в овощей либо животных. И я вспоминаю об этом всякий раз, когда надо идти с плакатом на улицу, а так хочется потупить перед ящиком на диване. Хотя не в плакате, конечно, суть гражданина. И при чем здесь Путин?

…

Ради общественной деятельности мама жертвовала даже мной. Мне стукнуло десять, были гости, а она ушла, не побыв и часа. И я не плакал, опасаясь стать «позором семьи». А теперь вдруг надо «за Путина»?! Как-то и за себя обидно.

— Как же это ты? — атаковал я с порога.

— Я больше не могу, — сказала мама. — Не могу же я в них плюнуть.

— Ну хочешь, я плюну? Асимметричный ответ — это же твой конек!

— Что? — возвысила голос мама. — Прекрати сейчас же даже говорить такие вещи. Мы решительно не станем ничего предпринимать. Или ты хочешь меня опозорить?

— А ты меня?! Представляю разговорчики! У меня тоже есть репутация!

— Какие глупости. И вообще, что тут такого? — засуетилась мама. — Кому какое дело, подумаешь, постояла на митинге. Или я что, по-твоему, должна драться, как в 35, — в свои шестьдесят?

— В шестьдесят три.

— Не хами.